Інформація призначена тільки для фахівців сфери охорони здоров'я, осіб,
які мають вищу або середню спеціальну медичну освіту.

Підтвердіть, що Ви є фахівцем у сфері охорони здоров'я.



Сучасні академічні знання у практиці лікаря загальної практики - сімейного лікаря


UkraineNeuroGlobal

UkraineCardioGlobal

Сучасні тренди діагностики і лікування в стоматології

Актуальні інфекційні захворювання


Травма та її наслідки

UkraineOncoGlobal

Всесвітній день боротьби із запальними захворюваннями кишечника
день перший
день другий

UkrainePediatricGlobal

Національна школа терапевтів України
день перший
день другий
день третій

Жінка та війна: формули виживання

Коморбідний ендокринологічний пацієнт

Журнал "Вісник асоціації психіатрів України" (02) 2013

Повернутися до номеру

История психиатрических репрессий

Автори: Глузман С.Ф., президент АПУ

Рубрики: Психіатрія

Розділи: Медичні форуми

Версія для друку


Резюме

Другі Львівські психіатричні зустрічі «Етика і право в психіатрії. Історичний погляд. Що далі?»

Год тому назад мы с доктором Закалем предложили именно эту тему для следующей конференции во Львове. Предложили самим себе в первую очередь. И лишь затем, для утверждения, — всем членам правления Ассоциации психиатров Украины. Весь этот год в процессе подготовки необычной конференции, необычной — для психиатров в постсоветских странах, я вынужденно все глубже и глубже возвращался в прошлое. В свое собственное прошлое. Однажды я остро ощутил себя кладбищенским сторожем. Да, именно так — сторожем на кладбище, где вперемежку в одинаковых могилах лежат палачи и их жертвы. И тогда я понял, что основная цель нашей будущей конференции во Львове — не поднять мертвых, а предупредить живых, сделать все возможное, чтобы это кладбище отечественной психиатрии, украинской в том числе, не расширялось за счет новых могил.

У этого кладбища есть еще один сторож. Голландец по происхождению, христианин по вероисповеданию, правозащитник по роду деятельности. Он, господин Роберт ван Ворен, сегодня — практикующий профессор политологии, также принимает участие в нашей конференции. Его свидетельства о грехах советской психиатрии — основные. Точные, яркие и всегда аргументированные. Его доклад — завтра.

Разумеется, история злоупотреблений психиатрией началась не в СССР. История Древней Греции сохранила следующее свидетельство. На небольшом острове под названием Абдера жил некий Демокрит. Непрактичный, странный с точки зрения остальных островитян, он смущал молодежь своими далекими от практической жизни разглагольствованиями. И однажды жители Абдеры, усомнившиеся в душевном здоровье философа, пригласили для его освидетельствования знаменитого лекаря, легендарного Гиппократа. После длительной беседы с Демокритом лекарь вышел к жителям Абдеры и сказал: он, Гиппократ, получил огромное удовольствие от беседы с мудрецом и нисколько не сомневается в ясности его ума и трезвости мысли. И он, лекарь, в связи с этим советует островитянам задуматься о собственном душевном здоровье. Демокриту повезло — его экспертом был честный врач.

Еще один пример печального неуважения к проблемам психиатрии, на этот раз с серьезными необратимыми последствиями, — практика средневековой инквизиции. Как нам понятно сегодня, значительная часть несчастных женщин, погибших на кострах, — наши, психиатров, пациентки, жертвы самооговора в результате психических расстройств. В частности, страдавшие глубокими депрессивными расстройствами. Увы, это мы понимаем сегодня. Тогда, в Средневековье, был совершенно иной взгляд на психические проблемы.

Россия, тогда включавшая в себя и Украину, представляет для нас, естественно, особый интерес. Поскольку ментальность народа, его отношение к основополагающим принципам общественной жизни и компетенции государственной власти складывается веками. Наиболее яркий случай злоупотребления психиатрией в царской России — история Чаадаева. Добровольно ушедший с государственной службы офицер с карьерными перспективами, высокообразованный аристократ был высочайшим повелением императора признан душевнобольным. Ему простили бы многое: и критику внутренней и внешней политики России, и восхваление европейского опыта жизни… Но ему не могли простить того, что он, православный по рождению и воспитанию, открыто предпочел католичество. Такое мог совершить в России только душевнобольной.

Другая история — также из времен царской России. Регулярная российская армия жестоко давила восставшую Польшу. Обыкновенный унтер­офицер, кстати, этнический украинец, категорически отказался участвовать в расстреле мирных граждан на улице Варшавы. Был арестован, признан душевнобольным. Так было удобнее для армейского начальства. Да и для царского престола.

Разумеется, в царской России были и другие примеры. Знаменитые психиатры начала ХХ века прятали среди психически больных пациентов политически ангажированных террористов и грабителей банков. Победившие вскоре большевики запомнили своих спасителей. В 20­е и 30­е годы многие из этих добрых людей погибли в застенках советской политической полиции.

Деспотический режим, установленный Сталиным, к услугам психиатрии как методу расправы не прибегал. Более того, известны многочисленные случаи спасения людей, ожидавших неизбежного ареста «органами» и успевших симулировать психическое расстройство и добиться госпитализации в психиатрическую больницу. Карательные органы спокойно арестовывали другого невиновного — соседа по дому или сослуживца. Они в любом случае уверенно выполняли свой план поимки «иностранных шпионов», «диверсантов», «вредителей» и прочих «врагов народа». Люди, спрятавшиеся в психиатрических больницах и симулировавшие психические расстройства, спасали свою жизнь, проводя в тяжелейших условиях советского психиатрического стационара долгие годы.

Впрочем, одна непонятная мне сегодня страничка из времен сталинского террора может со временем проявиться какими­то неожиданными фактами. В период апогея горбачевских вольностей, когда многие советские номенклатурные работники всерьез опасались за свое будущее, я стал участником такого события. Директор института судебно­медицинских экспертиз в Москве Татьяна Дмитриева, по­видимому, желая ярко продемонстрировать свою приверженность демократическим переменам в СССР, неожиданно привела американского психиатра профессора Лорена Роса и меня в институтский подвал, где показала суперзасекреченный архив. На полках стояли сотни досье людей, в сталинские времена проходивших судебно­психиатрическую экспертизу в этом институте, и все они были без имен, фамилий, каких­либо биографических данных о подэкспертных. Только номера… Кто они? Какова дальнейшая судьба этих людей? Надеюсь, когда­нибудь российское правительство откроет и этот архив…

Смерть Сталина и последующие политические изменения в Кремле позволили сотням тысяч невинно осужденных вернуться к нормальной жизни. Посмертно были реабилитированы и те, кто не дожил до смерти тирана. Менялась страна. Действительно менялась. Но политические тюрьмы и лагеря продолжали существовать. Малочисленные, со сравнительно небольшим количеством узников. В основном там продолжали отбывать свое 25­летнее наказание участники гражданского сопротивления из Западной Украины и балтийских республик, так называемые «бендеровцы» и «лесные братья», несколько членов запрещенной в СССР армянской партии «Дашнакцутюн» и подобные им «отщепенцы». Естественно, об этих лагерях и тюрьмах никогда не сообщали в советской прессе, эти объекты относились к зоне компетенции КГБ. Так вот, однажды новый лидер страны Никита Сергеевич Хрущев, очень любивший шумные зарубежные поездки, где­то на Западе давал пресс­конференцию. Поступил и такой неожиданный вопрос: «Нам известно, что в вашей стране по­прежнему есть политзаключенные. Почему вы это скрываете?» Разъяренный Хрущев резко ответил: «У нас нет никаких политзаключенных. Недовольство советской властью могут проявлять только психически больные люди, сумасшедшие!» Позднее многие зарубежные эксперты, изучавшие феномен злоупотреблений психиатрией в политических целях в СССР, определили именно этот момент как санкцию верховной власти страны на внесудебные расправы с инакомыслящими. Так ли это?.. Не знаю. Сомневаюсь. Точные ответы дадут историки в будущем.

Главное в ином: и во времена Хрущева, и во времена Брежнева психиатрия в СССР стала методом наказания инакомыслящих, т.е. советских граждан, проявляющих несогласие с идеологическими установками или действиями режима. Заказ власти был очевиден. Сегодня мы знаем несколько документов ЦК КПСС и руководства КГБ, свидетельствующих об этом. Логика у власти была следующей.

Хрущев своей критикой Сталина и раскрытием части исторической правды открыл ящик Пандоры. Тотальный страх достаточно быстро слабел. Фактически было узаконено сомнение как общественный феномен. В страну поступала прежде недоступная информация об окружающем мире. Воспитанные на разоблачении грехов Сталина молодые люди (чаще — студенты) задумывались о сути учения марксизма­ленинизма. Возникали так называемые «кружки», прообразы дискуссионных клубов. В национальных окраинах залитое кровью гражданское сопротивление сменялось ненасильственными инициативами молодежи. И т.д. и т.п. Противопоставить всему этому прежнюю жестокость власть уже не могла. Думали и о себе, помнили о судьбах своих предшественников, ставших жертвами собственной жестокости. Да и внешние обстоятельства возвращаться к сталинской тирании не позволяли. Уголовный кодекс позволял наказывать несогласных, отклоняющихся… но санкция была сравнительно мягкой — до семи лет лишения свободы. До семи лет достаточно терпимых условий жизни (в сравнении со сталинским ГУЛАГом, разумеется!) и возвращения в общество, к семье, к солидарным, сочувствующим друзьям, сослуживцам и совсем незнакомым людям. Советские граждане все чаще и чаще вслух высказывали различного рода сомнения, слушали зарубежные радиостанции, читали самиздат и «тамиздат». Психиатрия оказалась очень удобным и эффективным инструментом устрашения. Посудите сами: нет необходимости в подборе судебных доказательств, отсутствие самого обвиняемого в зале суда (признан невменяемым!) и, наконец, бессрочная изоляция в психиатрическом учреждении.

В начале 70­х годов прошлого века психиатрические репрессии участились. Главным местом навешивания психиатрических ярлыков было специальное Четвертое отделение института судебно­психиатрических экспертиз им. Сербского в Москве. Это отделение фактически было территорией КГБ. Диагнозы, поставленные работающими там психиатрами, подкреплялись самыми высокими авторитетами советской психиатрии, чья компетентность не вызывала сомнений. Но горькая правда состоит в другом: психиатрические диагнозы здоровым людям «назначались» не только в Москве. При необходимости — и в Вильнюсе, Риге, Киеве. И во Львове. Увы, таковы факты. Грешила система, вся.

О системе. Советская психиатрия как научная концепция резко отличалась от теории и практики в других странах. В частности, любимое детище академика Снежневского — вялотекущая шизофрения — не принималась в качестве диагностической единицы нигде, кроме СССР и его сателлитов. Кстати, не принималась и украинской школой психиатрии профессора Полищука. Задавили, заставили. Снежневский и Ко были сильнее. Уверенные в бессмертии тоталитарного СССР советские психиатры, особенно в Москве, не стеснялись на диссидентских случаях формировать «научные» статьи, защищать диссертации. Вся эта бумажная продукция была доступна в медицинских библиотеках. Вернувшись в Киев после десяти лет отсутствия в 1982 году, я был поражен, увидев всю эту «научную» литературу в открытом хранении в киевской медицинской библиотеке. А еще более я был поражен, читая всю эту смешную гнусность, с трудом уложенную в научную психиатрическую терминологию… Будь я министром здравоохранения, я бы предложил каждому молодому врачу, намеренному работать в психиатрии, прочитать несколько этих опусов, в качестве прививки, естественно.

Завтра здесь, в этой аудитории, голландский политолог Роберт ван Ворен расскажет вам о том страшном, ужасающем прошлом. О психиатрических репрессиях против здоровых инакомыслящих в СССР. К сожалению, я не смог привезти из Киева его книгу, переведенную нами на русский язык, — она еще в типографии. Там, в этой книге, — страшная правда о жестокости. Там — детально описанная ложь советских психиатрических начальников, в конце концов исключенных из Всемирной психиатрической ассоциации. И правда об условном, неполном возвращении советской психиатрии в ряды коллег. Та правда, которую тщательно скрывали даже в горбачевском СССР.

Первый законодательный акт в форме Указа президента СССР появился в самом конце существования советской империи. Это были странные времена. К примеру, журнал ЦК КПСС «Коммунист» тогда попросил меня написать специально для него статью о злоупотреблениях психиатрией в Советском Союзе и немедленно опубликовал ее. Депутат последнего созыва Верховного Совета СССР, молодой инженер из уральского города, был инициатором создания серьезного, детального Закона о психиатрической помощи в СССР. На мой вопрос, зачем ему, инженеру, это нужно, он ответил следующее: «Вся эта демократия вскоре закончится, ребята, которые придут к власти, начнут репрессии, и вам, доктор Глузман, и мне придется несладко. Так давайте хотя бы эту возможность этим ребятам перекроем, примем цивилизованный закон, исключающий возможность психиатрических репрессий!» Не успели, распался СССР.

В Украине нет КГБ и нет политзаключенных. Есть оппозиция, и есть власть. Избранная нами власть именно такая, как мы сами. Впрочем, такова же и оппозиция. В Украине нет злоупотреблений психиатрией в политических целях. Были попытки, наиболее яркая — попытка решить проблему парарелигиозной организации «Белое братство» с помощью психиатрических стационаров. Не удалось, сами украинские психиатры категорически отказались. Но у нас есть иное: эпидемическое распространение безнаказанных имущественных злоупотреблений в психиатрии. В этом участвуют и сами психиатры, и нотариусы, и судьи, и опекунские советы. Увы, большей частью это проблема качества судебной практики в Украине, а не самой психиатрии.

Но наше относительное благополучие обманчиво. Мы должны учиться на чужих ошибках, чтобы не совершать свои. Рядом с нами, в России, не так давно неприятную политическую и криминальную проблему власти страны попытались решить с помощью психиатрии. Я имею в виду дело полковника российской армии Буданова, изнасиловавшего и убившего чеченскую девушку. Ведущие российские психиатры пытались признать Буданова больным и тем самым вывести из­под уголовной ответственности. Не удалось — не позволила общественность, российская и мировая. Но в самый разгар скандала мне позвонила из Москвы известная журналистка Анна Политковская, позднее убитая киллером, и попросила здесь, в Украине, провести заочное исследование личности Буданова с точки зрения психиатрии… Понимаю, этим следует гордиться: обратилась к нам, в Ассоциацию психиатров Украины. Нам доверяла. Но есть ли у нас самих гарантия, что дело, подобное будановскому, не возникнет в нашей судебно­-психиатрической системе? Я не уверен.

 



Повернутися до номеру