Газета «Новости медицины и фармации» 15 (378) 2011

Накануне праздника

Понедельник начался обычно, с осмотра маленьких пациентов. Вместе с лечащим врачом обследовали малышей, определяли программу лечения. Поразили три малыша, все из Белоруссии. Сначала ребенок двух с половиной лет, перенесший на пороге жизни клиническую смерть. У него частично погибла кора головного мозга. Затем подряд два утопленника. Их спасли, но, по всей видимости, вернули к жизни слишком поздно. Без воздуха они провели под водой несколько минут. Тяжело было смотреть — кожа да кости. Никаких движений, никакой речи.

Регенерация, восстановление нервной системы больных детей — одно из основных направлений нашей клиники. Спасаем малышей от тяжелых недугов, большей частью преследующих их с рождения. К рекламе наших достижений не прибегаем, однако очередь на лечение составлена на три месяца вперед. Сказывается информация, которой делятся матери больных детей с сестрами по несчастью.

После обеда принимал взрослых. Много приезжих. Не только из Украины, но и из соседних стран. Страдают от жесточайшей боли на фоне остеохондроза позвоночника — чуть ли не самого массового заболевания людей. Выслушивал жалобы, осматривал больных, назначал лечение. Все как обычно, несмотря на предпраздничный, накануне Дня конституции, день.

Пусть простят нас профсоюзы (или кто там нынче бдительно следит за исполнением трудового законодательства?), но в нашей частной организации мы не придерживаемся красных дней календаря. В том числе — уж извините — церковных. И не потому, что от трудов праведных предпочитаем не отдыхать. Лозунг в ординаторской «У нас — лучшая в мире работа!» ежедневно оправдывается. Когда видишь избавляющихся от боли людей, это приносит ни с чем не сравнимую радость. И добавляет энергии.

Причина, по которой мы не пользуемся дополнительными днями отдыха, самая приземленная: более половины пациентов — иногородние, лишние сутки пребывания в Киеве бьют по кошельку сильнее, чем транспортные расходы плюс плата за лечение. Кстати сказать, в Японии, где качество жизни не сравнить с нашим, на государственном уровне всего-то 7 (семь!) праздничных дней в году. Не потому ли Страна восходящего солнца так рванула вперед? Ну а отпуском наши сотрудники пользуются без всяких усечений — 24 рабочих дня отдай и не греши. 12 — летом, 12 — в зимние каникулы. В это время проводим косметический ремонт помещений.

Несколько лукавлю. 27 июня 2011 года было не совсем обычным днем. Ближе к вечеру из типографии привезли мою новую книгу — «Метамерный массаж». Количество научно-популярных изданий, фактически расширенных рекомендаций, которые подписал к печати в XXI веке, грозит перевалить за сотню. Мог бы и привыкнуть. Все равно каждую новую книгу, пахнущую типографской краской, воспринимаю как именины сердца. И посмотреть со всех сторон хочется, и подышать неповторимым ароматом.

Объемную рекомендацию о массаже, может быть, самом популярном способе лечения, задумал давно. Хотя уж чего-чего, а литературы по массажу на прилавках хватает. Но читатель с удивлением замечает, что большинство иллюстраций совпадает. И тексты порой — буква в букву. Недавно мне попалось в руки ротапринтное издание книги по массажу конца девятнадцатого века. Наверное, это и есть первоисточник всех последующих повторений.

Массаж — действительно замечательный, веками проверенный лечебный прием. Жаль только, что чаще всего им профессионально не занимаются врачи или хотя бы выпускники средних медицинских учебных заведений. То есть люди, имеющие представление о строении тела человека. Пора такое отношение менять. Вот и захотелось сделать всеобъемлющую подсказку специалистам, обладающим не только мускулами Шварценеггера, но и медицинскими знаниями. Для этого насытил том сотнями иллюстраций из монографий признанных знатоков анатомии. Книга, кажется, получилась неплохой.

Рабочий день завершился на приятной ноте — подарил и надписал «Метамерный массаж» своим сотрудникам.

Глянул на улицу, а там дождь. С утра не прекращался. Благо помощница предложила подвезти. Так что не промок. Дома поставил чайник, просмотрел газеты. Их в тот день почтальоны все-таки принесли. И вдруг — звонок в дверь…

Выстрел с порога

Машинально глянул в видеоглазок. На лестничной площадке из-за дождя темно. Для пациента, которого обещал принять дома, вроде бы рано. И силуэт скорее женский. По габаритам. Неужто помощница? К чему бы ей так торопиться? Договорились, что заедет часом позже, после закрытия клиники, — надо кое-что обсудить в спокойной обстановке. В общем, не спросил, кто звонит. К концу рабочего дня, после стольких общений с пациентами, все-таки приторможен. Машинально повернул ключ в замке.

Дверь с силой рванули, звук выстрела оборвала обжигающая боль в районе глаза. Как потом реконструировали событие врачи, нападающий был небольшого роста и стрелял снизу. Наверное, хотел оглушить меня выстрелом. Но рука дрогнула. Пуля срикошетила от дужки очков и окуляра из пластмассы. Иначе первый выстрел стал бы и последним.

Очнулся в комнате на полу. По щеке стекает и пузырится кровь. Один из бандитов прижал ногой спину, уперся кроссовкой в щеку у здорового глаза. Подошва цветная, такую обувь носят обычно женщины. Второй бандит приставил дуло к уху и проскандировал:

— Где у тебя деньги лежат? Где? Кредитные карточки где? Отдай, иначе смерть! Считаю до трех. Три!.. Два!..

Пишу, а перед глазами почему-то страница из журнала «Сатирикон» — весьма популярного сатирического издания до революции. Редактировал его знаменитый Аркадий Аверченко. Среди множества рубрик, которые он лично вел, была и «Стертые пятаки»: словесные обороты, превратившиеся от частого употребления в заезженные штампы. Открывала реестр фраза: «Он увидел перед собой дуло пистолета, и в этот миг в его мозгу пронеслась вся его жизнь со всеми ее горестями и радостями…» Подобные перлы среди тогдашней журналистской и писательской братии — воспользуемся теперешним любимым сравнением сотрудников СМИ — «расходились, как горячие пирожки».

Не знаю, может быть, при виде направленного на тебя пистолета действительно прокручиваешь всю свою жизнь. Но я, во-первых, орудия убийства не видел, меня уткнули лицом в пол. А во-вторых, экскурса в собственное прошлое не проводил, итогов не подбивал. Но в те полсекунды, что остались до визгливой цифры «один», мозг и вправду работал на полных оборотах. Вторая пуля прошла ниже уха и лишила сознания. До того мига, как выстрел прозвучал, действительно успел многое передумать. Однако не о своей жизни, а о вещах, в которых уверен, но убедить в своей правоте не сумел. Ни коллег по науке, ни властей предержащих.

Сейчас понимаю, что сработала цепь ассоциаций, что мозг таким образом среагировал на хамское поведение нападавших. Бандиты, чей юношеский фальцет еще не успел огрубеть до мужских частот, обращались ко мне на «ты». По возрасту они вполне могли войти в группу экспертов из надоедливого телеспектакля господина Ш. Ну и ну! Мне, человеку старше их в три с половиной раза, они смеют тыкать. Да еще смертью угрожать. Кому? Капитан-лейтенанту медицинской службы в отставке Красно­знаменного Северного флота!

Наверное, сдвиги по фазе в отношении к пожилым людям и вообще между людьми начались намного раньше. В те годы, когда в педагогические учебные заведения валом повалили женщины. Причина — в заработной плате, государству так выгоднее. В результате проигрыш, и не только экономический. Женщина по своей биологической природе отвечает за здоровье подрастающего поколения. Дай ей волю, она до пенсии (не своей, ребенка) не выпустит дитя из-под юбки. Следовательно, не подготовит к жизни, где понятия чести и достоинства порой значат не меньше, чем образование и достаток.

Но, как шутили в годы своего расцвета физики, «государство продолжает продолжать» гнуть ту же линию в вопросах подготовки воспитателей. Так чего ж удивляться движению феминисток? Под каким бы соусом они ни преподносили свою идеологию — это реакция женщин на женоподобных мужчин. Невдомек продвинутым дамам, что мужеподобные женщины такая же патология, если не хуже. Как любой перекос. Народ без мужчин — аморфная масса рабов, что прекрасно понимали завоеватели древности: поголовно вырезали мужскую часть населения. Чем и обеспечивали себе спокойную жизнь в обозримом будущем. Без восстаний и волнений.

Когда говорю о следствиях женского воспитания, то имею в виду также бесконечное выяснение отношений наподобие торговок на базаре. Тем скучно день-деньской стоять в ожидании покупателей. Находят себе развлечение, оскорбляют друг друга. Не выбирая слов, лишь бы больнее товарку подцепить. Бьют словами наотмашь. Не напоминает ли поведение злоязычных торговок дебаты между политиками, которые разносятся эхом по всей стране на волнах радио и телевидения?

В девятнадцатом веке воспитание было привилегией мужчин (гувернеры, преподаватели гимназий, дядьки). Не удивительно, что их подопечные, попав под поток словесных миазмов, бросали в лицо обидчика перчатку, спор завершали дуэлью. И уж точно до конца жизни не подавали руки оскорбителю. А сейчас что — облегчили ругательством душу, облизнулись и разошлись. Чтобы завтра снова стукнуться лбами на каком-нибудь шоу.

И не задумываются сильные мира сего, что своим поведением подают пример подрастающим поколениям. Убеждают, будто неуважение к собеседнику и есть норма поведения. Нет, я не к тому веду, что будь преступники, пришедшие меня убивать, обучены правилам хорошего тона да изъясняйся, как английские парламентарии, мне было бы легче. Просто представляется, что вседозволенность, со всех сторон и на всех уровнях насаждаемая, порождает отморозков, для которых все средства наживы хороши.

Написал «наживы» и задумался. Не покидает мысль, почти уверен, что неожиданный визит трех молодчиков был кем-то нацелен, а то и проплачен. Ведь по понятиям бандитской среды, которые в ней заменяют законы, нельзя грабить детей, врачей и священников. А что ворвались они в дом к врачу — безусловно знали. Хотя бы потому, что, как выяснилось в первые же дни следствия, несколько дней следили за моей квартирой. Наверное, одного из них я даже видел на лестничной площадке. Повернувшись к окну, он картинно уперся взглядом в ноутбук. Согласитесь, весьма любопытный инструмент в наборе воровских отмычек.

Не покидает сомнение, что настойчивые требования денег — для отвода глаз. Нашли в портфеле одну купюру — 20 гривен. Ну не ношу я с собой кредиток и по магазинам не хожу. Нет времени на это. Материальными ценностями считаю книги. Собрал и использую в работе хорошую библиотеку классиков медицины. Но на книги грабители не обратили внимания. Разве пытались заначку искать, да бросили: слишком много толстенных томов. А выковыривать драгметаллы из золотых старинных тиснений поленились.

Перевернули вверх дном шкафчики, повыворачивали карманы в пиджаках. А что взяли? В старой аптечке с видом Сааремского замка на эстонском острове Сааремаа, где я родился, лежали мои награды. Выпотрошили четыре коробочки с высшими орденами Украинской православной церкви, а серебряные знаки отличника здраво­охранения и заслуженного врача Украины не тронули. Покусились на несколько золотых запонок с моими инициалами — гонорары от состоятельных пациентов. Перебрали дюжину подаренных мне часов. Циферблат с надписью от киевского городского головы отшвырнули, зато прихватили швейцарские часы массового производства стоимостью максимум в 100 долларов и две пары золотых швейцарских — память о пациентах-бизнесменах из Эмиратов. Как потом мне сказал следователь, действительно дорогие вещи, хотя до стоимости «мерседеса» или «бентли» им далеко.

Не ограбление — имитация. Для прикрытия нападения. На всю стену кабинета висят иконы. Судя по паспортам, весьма редкие экземпляры. До них не дотронулись. Не обратили внимания на портативный сейф, хотя он стоял на видном месте. Не задержали взгляда на картинах и на эксклюзивных мини-скульптурах. Но вытащили из ножен мой офицерский кортик. Проткнули им ноутбук. Не иначе как получили задание вывести из строя базу данных.

Почему так решил? Лет десять или двенадцать тому назад уже пережил случай камуфляжа нападения. На мини-клинику, в которой тогда принимал пациентов. На полу стояли нераспакованные ящики с весьма дорогими импортными лекарствами, их накануне привезли. Хватало и других привлекательных для грабителей вещей. Но они прихватили лишь компьютер. Учитывая стоимость этого аппарата, стоило ли рисковать? Впрочем, если тогдашних нападающих интересовала база данных и, так сказать, секреты моих методик — тогда другое дело. Тогда видимость ограбления с перевернутыми лечебными койками да вывороченными из столов ящиками действительно была оправданна.

Хотя — какие секреты? К тому времени было опубликовано немало моих научных статей и монографий. И научно-популярные книги начали выходить.

Третий выстрел. И контрольный

Всех троих арестовали меньше чем через сутки. Как удалось — пока тайна следствия. Должно быть, ее раскроют на суде, куда оперативные работники собираются передать дело в сентябре. Надеюсь, вместе с исполнителями на скамье подсудимых окажутся заказчики.

Мои сотрудники видели преступников на следственных действиях. Не произвели они впечатления отбросов общества. В многочисленных сериалах, что заполонили экраны телевизоров, вполне могли бы играть положительных героев. Никаких меток, которые позволяют опытным телезрителям с первых секунд определить вора или убийцу и потом до конца сериала терпеливо ждать, когда же об очевидном догадаются умные сыщики.

Нисколько не удивишься, если в метро они уступят место бабушке. Но мне довелось познакомиться с ними при других обстоятельствах. Лиц не видел, а то, что слышал, когда сознание возвращалось, умиления не вызывало. Визгливые голоса повторяли и повторяли: «Где ты прячешь деньги, где?», «Где твой бумажник?» И снова угроза убить после обратного отсчета цифр: «Три! Два!..».

И все же, и все же что-то мне эти неустойчивые голоса напоминали. Что? Теперь, когда все позади, когда вернулся с того света, могу сказать, что в их интонациях мне показалось знакомым.

Ежедневно лечим детей с неврологической недостаточностью, с поврежденной нервной системой. Что не редкость при осложненных родах. Чаще всего истоки патологии — в утробном периоде развития плода. В небрежении законами природы, согласно которым все системы будущего организма закладываются в первые двенадцать недель после зачатия. Недаром мировые религии требуют бережного отношения к беременным женщинам. А уж в наше время, когда агрессия окружающей среды неуклонно возрастает, осторожность и внимательность необходимо удесятерить. И женщине, и ее близким. Любые отягчающие моменты — будь то выкуренная будущей матерью сигарета или бокал пива, стрессы в семье, на работе или другие волнения — скажутся на развитии плода. А плохой плод, как известно, плохо рождается. Его на самом пороге жизни может подстеречь кислородное голодание. Оно обязательно скажется на умственных способностях ребенка.

Статистика криком кричит: на начало нынешнего века 71 процент родов в Украине протекали с осложнениями. Что следует за этими цифрами, мне ли не знать? Детская клиника Института проблем боли, может быть, единственное учреждение в мире, где с большой долей вероятности ставят на ноги детей-инвалидов по неврологии. Тех юных пациентов, в диагнозе которых слова об умственной отсталости далеко не самый печальный диагноз.

Но возможности клиники ограниченны. Через наши руки проходят в лучшем случае считанные сотни из тех семидесяти одного процента младенцев, кому грозит отставание в умственном развитии. Пациентов с таким клеймом я определяю с первого взгляда и с полуслова. И как себя вести с ущербными людьми, мне объяснять не надо. Их не переспорить, не убедить. Если уж их на что-то запрограммировали, они будут гнуть свою линию до конца.

Вдруг голоса стихли. Как рассказал следователь — спугнула замигавшая охранная сигнализация. На тех же визгливых тонах бандиты посовещались между собой. Связать меня? Добить? С собой увезти? Последняя фраза явно предназначалась для моих ушей. Но я не среагировал. Не пошевелился после удара рукояткой пистолета по голове и контрольного выстрела в затылок. Что убедило убийц в том, что главной своей цели они достигли…

Александровская больница

Врачи потом недоумевали, откуда у меня взялись силы дойти до городского телефона, что лежал в ящике стола моего кабинета. Мобилку бандиты вытащили из кармана, телефон в большой комнате разбили. На ощупь набрал номер, вызвал милицию. Приехали быстро, скорую вызвали. А тут и помощница, как и обещала, вернулась подписывать бумаги.

Лужи крови, полно народу с оружием и в белых халатах — впору в обморок упасть. Но взяла себя в руки и попыталась ответить на вопросы следователя. Врачи скорой остановили кровотечение, оказали первую помощь. Тут и милиционеры с собаками вернулись.

Следы бандитов вели к площади Независимости, у метро затерялись…

Пока меня перевязывали, в голове, сквозь приступы боли, один вопрос: как же меня застали врасплох? Мгновенно принимать правильное решение — черта профессиональная. Из многих сложных ситуаций удавалось выйти благодаря единственно возможным действиям.

До сих пор оторопь берет, когда вспоминаю случай с мальчиком лет двух. Прежде у нас было принято награждать юного пациента сосательной конфеткой за «хорошее поведение» в манипуляционной. Конфетка застряла в дыхательном горле. Мышцы гортани еще плохо слушались ребенка. Малыш посинел на руках у матери. О причине я не знал и не догадывался, но моментально схватил его за ноги, резко встряхнул. Хрустальный звон, с которым карамелька покатилась по столу, до сих пор для меня краше любой мелодии. После того случая даем детям только крупные конфеты.

От неожиданностей все равно не застраху­ешься. Потому к ним надо быть всегда готовым. Это, думаю, роднит врачей с испытателями самолетов.

Когда ты в белом халате и при исполнении — ты начеку. Недаром же врачи к концу смены измочалены донельзя. Пребывание в «готовности номер один», как говорят военные, выматывает и опустошает. Но помогает быть ко всему готовым. То есть фактически вооруженным.

Если вспоминать, это не первая моя встреча лицом к лицу с бандитами. Но тогда в запасе были мгновения, успевал собраться с духом.

Прилетел по медицинским делам в Турцию, мне забронировали номер в лучшем отеле Стамбула. Того самого, что выходит окнами на стадион. Можно в комфорте наблюдать за футбольным матчем. Как-то вышел поздно вечером подышать новым для себя городом. И не заметил, как оказался в окружении трех молодых людей, размахивающих свернутыми в трубочку газетами с явно твердой начинкой. Требуют денег. Медленно сую руку во внутренний карман пиджака, затем резко провожу ею по головам. Не думаю, что удар вышел сильным, синяков на руке не осталось, но все трое упали, как подкошенные. Должно быть, от неожиданности.

А давний, еще аспирантских лет, эпизод, когда был неосвобожденным комсоргом Архангельского мединститута? Октябрьским темным снежным вечером услышал на улице истошный женский крик. Зэко­образное существо сдирало с миниатюрной женщины шубку. Кинулся через улицу. Детина оказался жилистым, да еще с ножом в руках. Пока подбежали люди, оседлал грабителя. Однако и мне досталось. Попал в реанимацию, надолго. Месяца через два, еще дохлым, летал во Львов на защиту кандидатской диссертации, посвященной спинномозговым узлам как проводникам боли.

Но и тогда имел в запасе секунды, чтоб сориентироваться и напрячься. А здесь выстрел в упор лишил всякой способности к сопротивлению. Может быть, сознание собственной беспомощности и подкосило меня, пока везли в городскую больницу, которая недавно снова стала Александровской. Очнулся на операционном столе.

Надо мной склонились нейрохирурги. Их вежливо-настойчивое «Потерпите, доктор, потерпите…», так контрастирующее с бандитским хамством, успокоило. Среди своих! Еще не раз на протяжении двух первых дней в больнице мне довелось слышать эту извинительную фразу из уст специалистов.

Врачи извлеки пулю, застрявшую в лобовой кости, и передали меня отоларингологам. Те обезвредили и вытащили вторую пулю, она задела ухо и прошла впритык к наружному слуховому проходу. В час ночи надо мной уже трудились офтальмологи.

Заведующая отделением Наталья Михайловна Разумий вполне могла довериться своим подчиненным. Но приехала из дому и несколько часов провела у операционного стола. Патриарх киевской офтальмологии, основатель этого отделения Александровской больницы и его научный руководитель профессор Лидия Иванова Украинец посчитала действия своих коллег единственно возможными. Пуля задела глазное яблоко и контузила его. Внутрь орбиты попали осколки пластмассового окуляра. Офтальмологи спасли глаз, спасли зрение. Высочайший класс мастерства!

На следующий день — снова операция. Ее провели заведующий нейрохирургическим отделением Олег Алексеевич Ничепорук и хирург этого отделения, впоследствии мой лечащий врач — Дмитрий Николаевич Семушкин. Обследования показали, что четвертая пуля (контрольный выстрел) застряла в основании черепа, раздробив на пути все, что подвернулось. При таких переломах кровь течет из носа, из ушей и остановить ее весьма трудно.

Каждый из четырех выстрелов мог оказаться смертельным. Расхождения даже не в миллиметрах — в микронах. Третья пуля повредила пирамидку височной кости, может быть, самую сложную по строению костную структуру человека… Это я к тому, что, не окажись в больнице специалистов своего дела, нападавшие добились бы своей цели, вычеркнули бы меня из списка живых.

К счастью, на мне черный список преступлений троицы убийц закончился. Думаю, надо хоть вкратце сказать о профессионализме сотрудников Шевченковского райотдела милиции. Они вычислили, выследили и повязали всех троих, пока мне делали операции. На заключительном этапе ареста слаженно действовали семь оперативных групп райотдела.

Следователь мне сказал, что бандитов будут судить по статье за покушение на убийство. Какое же это покушение, если четыре выстрела и все в голову?

Справедливо было бы назвать поименно всех медиков, которые спасали и спасли меня, сменяя друг друга и консультируя один другого. Мною занимались более сорока специалистов. Включая средний медицинский персонал и санитарок — тоже профессионалов самой высокой пробы. Стольким людям я обязан своим вторым рождением. Традиции больницы, построенной в девятнадцатом веке на деньги киевлян, в надежных руках. Мне повезло, как и остальным жителям столицы Украины, что в городе имеется такое медицинское учреждение, сохранившее и приумножившее достижения предшественников.

И еще один аспект, о котором нельзя не сказать. Лекарства, да, мои сотрудники приносили в больницу. Цены на них, в том числе на традиционные, мягко говоря, удивили. Но врачи, медсестры и санитарки от какого-либо гонорара в денежном эквиваленте наотрез отказались. Солидарность коллег, согласитесь, дорогого стоит.

Символично, что земской в прошлом больнице вернули изначальное имя. В этом — уважение потомков к предшественникам. Больница была названа в честь цесаревича, впоследствии царя — Александра III. Скажем так, не самого уважаемого в наших краях представителя рода Романовых. Но киевляне более века тому назад так решили, и не нам их подправлять. Впрочем, сей нюанс сотрудникам городской комиссии по пере­- именованиям, может быть, даже неизвестен.

Не могу не помянуть добрым словом и врачей моих клиник. Несмотря на явные и скрытые противодействия некоторых завистливых коллег, клиники продолжают развиваться. В коллективах сотрудников я привык быть не то что запевалой, но старшим по возрасту и опыту. И воспитателем, и преподавателем, и коллегой. И вдруг оказался в роли беспомощного пациента. Мои врачи день и ночь по очереди дежурили у постели. А самое главное — от и до работали на своих рабочих местах. Оказывали пациентам помощь с реальным, как водится в наших клиниках, результатом.

И здесь расчет заказчиков мнимого ограбления и реального убийства не оправдался. Клиники, исповедующие метамерное лечение неврологических заболеваний, продолжили работать и работают в прежнем режиме.

Словом, положительные эмоции, каждая в отдельности и вместе взятые, благотворно сказались. Разве есть лекарства лучше и действеннее, чем участие и внимание? Чем плечо друга?

Силы возвращались с каждым прожитым под капельницей днем. И, если хотите, с каждым посещением специализированных медицинских институтов. Врачи больницы направили меня на консультацию в Центр микрохирургии глаза. Руководитель Центра, профессор Сергей Александрович Рыков, его коллеги, доктора Андрей Николаевич Рубан и Святослав Анатольевич Сук, обратили внимание на отслоение сетчатки глаза. Порекомендовали лазерную операцию. Через несколько дней приехал сдаваться. Как водится, перед такого рода серьезным вмешательством — тщательный осмотр и подготовка. Вдруг слышу:

— Где это вас прооперировали? Заметны следы воздействия лазером. Весьма грамотные….

— Что вы, кроме капельниц, примочек и капель — ничего не принимал. Разве что мои сотрудницы каждый день меняют яркие цветные одежды, чтобы стимулировать у меня цветовосприятие…

— Придется поверить, что пока вы спали, глаз прооперировал сам Господь Бог. Другого объяснения у нас нет…

В институте, где было мое первое рабочее место по приезде в Киев, в НИИ отоларингологии приняли как родного. Хотя коллег, с кем знаком, почти не осталось — как-никак тридцать лет прошло. Тепло человеческих отношений эффективнее самых патентованных средств. На себе испытал и готов подтвердить справедливость этой истины. Недаром же первые результаты лечения офтальмологов сказались не через шесть месяцев, как они прогнозировали, а спустя шесть дней. Вскоре очки позволили надеть. И слух тоже постепенно возвращается.

Страшнее пистолета

Чем дальше от рокового дня, тем реже думаю о том, а что же на самом деле это было? Шрамы от ран постепенно затягиваются, рассосались синяки, шишки и ссадины на теле. В меня не только стреляли, ногами били по распластанному на полу. А некоторые вопросы все равно застряли занозами и не отпускают.

Если убийцы следили за мной, то не могли не знать, что ни дачи за непроницаемым забором, ни машины в гараже — этих престижных символов зажиточности — у меня нет. И никогда не было. Всю сознательную жизнь посвятил науке. Мое богатство — знания и умения. Их получил благодаря серьезному образованию, упорству и, скажем так, природным способностям. Но в бумажник эти дивиденды не спрячешь, в банк на текущий счет не положишь. На проценты с них также жить невозможно. Только постоянно совершенствуясь в работе и одновременно учась. Для чего и существуют книги, научные журналы, семинары, общения с коллегами.

А может быть, это оживший след моего давнего научного спора с руководителями двух институтов, где я работал после НИИ отоларингологии? Выяснилось, что за рамками той узкой части, которой занимаются отоларингологи, моя группа принесла бы больше пользы. Когда бы прослеживала нервные связи, не ограниченные, так сказать, ухо-горло-носом. Группу перевели в НИИ, в поле зрения которого — весь организм человека. Благодаря вниманию к нашим разработкам президиума АН СССР и других серьезных учреждений группа вскоре выросла в отдел. Еще бы, ценность наших открытий подтверждали патенты. Под них нам постоянно увеличивали финансирование.

Все бы хорошо, да взгляды на внедрение в практику медицины тем, которые мой отдел разрабатывал, у нас с руководителями НИИ разошлись. И аргументы мы приводили абсолютно разные. Я пытался убедить, что из трехсот операций на позвоночнике крайняя необходимость имелась в лучшем случае в одной. А они на парткоме института поднимали вопрос о нарушениях трудовой дисциплины сотрудниками моего отдела — «подолгу задерживаются после работы». Подсуетились, чтобы моя статья об иннервации (обеспечении нервами) тазобедренного сустава не увидела свет в их научном журнале.

Заболевания тазобедренного сустава, может быть, куда опаснее, чем все 76, а точнее — несколько сотен, синдромов остеохондроза позвоночника. Ибо лишают человека возможности самостоятельно передвигаться и приковывают к постели. И это при том, что наладить регулярные обследования людей, склонных к заболеваниям опорно-двигательного аппарата, не сложно. После чего останется предупредить, как себя вести и чего остерегаться. Одна эта мера убережет пациентов от инвалидности и беспомощности. Но мои оппоненты исповедовали исключительно операции да имплантации искусственных суставов. А что от боли людей не спасали, стопроцентного успеха не гарантировали — их не касалось.

Впрочем, возможно, я напрасно грешу на давних оппонентов. Еще двадцать лет тому назад они мне доказали, кто в доме хозяин. Как только горбачевская перестройка порушила взаимоотношения с заказчиками научных разработок, они выдворили из стен института весь мой отдел, а это ни много ни мало 120 сотрудников. Со всеми нашими наработками в отношении обуздания боли и восстановления нервных связей в организме человека.

Аналогично поступили и руководители второго НИИ, согласившиеся дать нам пристанище. Как выяснилось, их интересовали не столько наши научные пристрастия, сколько наше уникальное оборудование. Его быстро прибрали к рукам.

Так что — какие мы теперь конкуренты? Возглавляю небольшое частное учреждение. А оба НИИ по-прежнему сосут средства из бюджета и потому особо не заинтересованы в каких-то новациях. По старинке, на одних операциях, они спокойно и безбедно живут. Потому подозревать своих воинственных гонителей, считать их заказчиками нападения у меня вроде нет оснований. Два десятилетия минуло… Правда, у зависти нет срока давности. Как нет срока давности у материального интереса. И тут уж от общественного устройства мало что зависит.

Зависть — оружие, сравнимое по убойной силе с огнестрельным. Когда в начале лихих девяностых годов мои оппоненты уничтожали на корню методики метамерных, без хирургического вмешательства, способов борьбы с болью, когда больше думал о том, как обеспечить зарплатой сотрудников, как найти им работу — нервное напряжение спровоцировало жесточайшую язву желудка. Несколько недель провел в реанимации, в больнице ученых. Накрепко уяснил, что сравнение из школьной хрестоматии «злые языки — страшнее пистолета» — не пустой звук.

Неужели дошла очередь и до пистолета в прямом смысле? Кто же его вложил в руки убийц? И что это за люди, которым выстрелить в человека — все равно что затянуться сигаретой?

Психические инфекции

Со школы запали в память заключительные слова Юлиуса Фучика из «Репортажа с петлей на шее»: «Люди, я любил вас, будьте бдительны!» Мне представляется, что призыв казненного гитлеровцами журналиста не потерял значения и сейчас, спустя почти семьдесят лет.

Фашизм, как любое другое потакание низменным инстинктам, не может не умываться кровью. Не своей, чужой. В какую бы тогу защиты общественных интересов он ни рядился. Авторы человеконенавистнических теорий сторонников себе ищут в толпе, для которой легче действовать руками да ногами, чем головой. Еще А.С. Пушкин называл толпу «тупой чернью». Л.Н. Толстой в «Войне и мире» (жаль, великий роман исключен из разряда обязательных в учебных заведениях) писал о возбудителях низменных инстинктов — о психических инфекциях. Если им дать волю, они поразят любое общество, опустошат посильнее эпидемий чумы или холеры. О том, что психические инфекции — не вымысел великого художника, писал такой авторитет в науке, как академик В.М. Бехтерев.

Не буду говорить о том, что ежедневно наблюдаю, хотя живу в пятистах метрах от площади Независимости. Расскажу о сытой и благополучной Швейцарии. Как-то приехал в Женеву в разгар очередной акции антиглобалистов. Все шло чинно-мирно: плакаты, ораторы, шествия. Но части протестующих этого показалось мало. Или это к ночи лозунги да призывы подействовали. Утром улицу, обставленную магазинами и магазинчиками, нельзя было узнать. Ни одной целой витрины, а они там изготовлены из пуленепробиваемых стекол. Автомат Калашникова трещины не оставил бы. Толпа голыми руками да прутьями расправилась.

И это, повторяю, в Швейцарии, стране самой устойчивой в мире валюты. События на финансовом фронте в нынешнем году привели к тому, что американский доллар (или, как мы изящно выражаемся, — «условная единица») подешевел на десятки процентов по отношению к швейцарскому франку. Согласитесь, не сползание на копейки, которое мы наблюдаем в наших обменниках.

Самая крупная денежная единица среди всех мировых валют — купюра в 1000 швейцарских франков. Теперь она дороже 1000 долларов США. Ее, если интересно, украшал не лик президента, национального героя или нобелевского лауреата, а портрет знаменитого швейцарского врача-психиатра Фореля. Кроме всего прочего, известного изречением, что не все люди имеют право считаться людьми. Некоторые совершают (или готовы совершить) такие поступки, которые несовместимы со званием гомо сапиенс — человека разумного.

В школе на уроках биологии нас учили, что инфекции, в том числе болезнетворные, постоянно витают в воздухе. Обитают в теле человека. Однако природная система сдержек и противовесов плюс гигиена и образ жизни не дают разгуляться микробам да вирусам. Но стуит возникнуть соответствующим условиям, как они перестанут встречать препятствия на своем пути. И тут же покажут себя во всей своей мерзости.

Веками мировые религии (чьи постулаты — в большинстве квинтэссенция мудрости народов) запрещают новобрачным брать в рот спиртное, а уж накануне первой брачной ночи — подавно. Особо много запретов касается женщин. Не в смысле «до обрученья — не целуй его», а на предмет спиртного и остальных интоксикаций-отравлений. Женскому организму с рождения отпускается определенное количество яйцеклеток, они созревают по очереди, но в отличие от остальных структур организма не могут освободиться от отравы, привнесенной алкоголем, табаком или дустом. Женщине, пока она не родит и не вырастит детей, следует избегать интоксикаций.

Об этом подробно и с примерами я рассказал как-то в прямом эфире на радио. Возвращаюсь домой по Крещатику. Навстречу девицы явно школьного возраста. Но с сигаретой в одной руке и бутылкой пива в другой. Будущие матери! Кого они родят? Не хочу быть мрачным провидцем, но в девяти случаях из десяти (именно в такой пропорции в Киеве и Севастополе фиксируются патологические роды) они произведут на свет носителей психических инфекций, готовых на что угодно. По причине умственной отсталости.

А если учесть постоянные смакования убийств, грабежей, изнасилований, аварий, катастроф (с них начинаются все радио- и телепередачи, их выносят на первую полосу газеты), то ничем иным, как психической атакой на неокрепшее сознание, эти «крики» и «шапки» нельзя назвать. Как теперь мы знаем, в советские времена средства массовой информации занимались исключительно пропагандой и агитацией. А разве нынешний уклон в сторону насилия и еще раз насилия не пропаганда? Не агитация? Тут умудренным жизненным опытом людям не устоять. А что говорить о неокрепшей молодежи? Да еще с пораженной нервной системой.

Материальная сила сопереживания

Врачи киевской Александровской больницы, их коллеги вытащили меня с того света. Все, что не успел до своего второго рождения, теперь, возможно, довершу. С помощью частных инвесторов (оте­чественных!) есть шанс создать противоболевые центры и неврологические клиники во всех регионах страны. Мамам с больными детьми трудно и накладно приезжать в Киев через полстраны. А в России еще двадцать лет тому назад по моим методикам организовали десятки клиник. Но там побеспокоилось государство. Пусть россияне работают по еще не усовершенствованным технологиям, однако результаты поражают, положительный эффект при лечении детей с неврологической недостаточностью они подняли с девятнадцати до восьмидесяти процентов. В нашей клинике результаты внушительнее — до девяноста и выше. Однако мы пока единственные на всю Украину.

Самое современное оборудование ныне помогает ставить на ноги недоношенных детей. Без того в стране неплохая сеть родильных домов. Профессионализм персонала остается высоким. Знания, умения, навыки — не тот багаж, который можно в одночасье профукать на биржевых торгах. Однако медики — не слесари из авторемонтной мастерской. Они не запчасти меняют. Они фактически вынуждены латать прорехи, которые по недомыслию допустили родители (и общество в целом) до зачатия, во время зачатия и в утробном периоде развития.

Меня возмущают умилительные репортажи журналистов об операции на сердце малыша на второй день после рождения. Или о пересадке дочери печени матери. И так далее. Согласен, врачи идут на подвиги. Закрывают, образно говоря, амбразуру своей грудью. Но если бы мама ребенка на пятой неделе беременности, когда закладывается сердце, не позволила себе сигареты, пива или ссоры с мужем, ребенок родился бы со здоровым сердцем. То же самое касается и печени — здесь организм матери подвергся отравлению на двенадцатой неделе беременности, во время закладки внутренних органов. (По мне, так часть декретного отпуска я бы перенес на начало беременности.)

…На дворе — век торжества денежных знаков, но если не переломим ситуацию и не будем всячески приветствовать совсем не материальные субстанции — уважение людей друг к другу, нас никакие экономические реформы не спасут.

Лечащие врачи удивляются, какими семимильными шагами я возвращаюсь к активной жизни. Конечно же, сказались их знания и умения. Плюс лекарства. Плюс мое желание вернуться в строй. Но есть еще одна субстанция, которая никакому взвешиванию не поддается. Говорю о дружбе. И о любви, если хотите. О незримых связях, которые пронизывают и опоясывают нас, как радиоволны. Не знаю, разрушались ли стены крепостей в средние века от объединенного крика нападавших, от срезонированного тысячью глоток боевого клича. Но знаменитые полководцы всегда уделяли внимание моральной слаженности воинов. Вот почему их порыв трудно было остановить.

Употребляю несколько выспренные сравнения потому, что тут без слезы умиления не скажешь. Не случись беды, никогда не подумал бы, что столько человек меня знают и сопереживают. Молятся в церквях, в костелах, в мечетях. В первые недели после выстрелов убийц сайт Института проблем боли посетило в сотни раз больше людей, чем в обычное время. Мобильные телефоны сотрудников и друзей приходилось заряжать по нескольку раз на день.

Возмущения, пожелания, сочувствия… Предложения любой поддержки, вплоть до подмены санитарок в палате. В клиниках наших, а они продолжали, как уже говорил, работать по обычному графику, резко возросло количество посетителей. Не за лечением приходили, с готовностью помочь и поддержать. Неизвестная мне фирма прислала машину фруктов и ягод с целью подкрепить силы сотрудников.

(Пусть в скобках, но расскажу и о другого рода неожиданных посетителях. Наутро после рокового вечера в Интернете со ссылкой на источник в милиции появилось сообщение о нападении на известного врача. Дежурные в приемном покое еще толком ничего не знали, а к ним, расталкивая локтями и коленями больных, стали пробиваться репортеры, вооруженные до зубов цифровой техникой. Микрофонами размером с пуговицу и объективами, закамуфлированными под брошки. Когда мне впоследствии рассказали о нашествии охотников за сенсациями, перед глазами живо предстала картина, описанная Ильфом и Петровым в «Двенадцати стульях». Помните, прослышав о смерти тещи, к Ипполиту Матвеевичу Воробьянинову толпами повалили гробовщики… Но, как понимаю, большинство современных акул пера и микрофона книг не читают. Да и не привыкли они, чуя добычу, отвлекаться. Молодые люди не стеснялись сыпать вопросами, что могли родиться лишь в воспаленном мозгу сочинителей детективов. Каждому хотелось собственным журналистским расследованием переплюнуть конкурента, а то, что речь шла о человеке, находящемся на волосок от смерти, их не тревожило. К счастью, мои сотрудники быстро сориентировались и дали от ворот поворот этически неподкованным пришельцам. Однако настроение людям, которые с часу на час ждали известий из больницы, они подпортили основательно.)

Много писем и рисунков прислали дети. Те, которые догнали здоровых сверстников, окончили школы и институты. И нынешние пациенты. Писать они в большинстве еще не могут, а рисовать получается.

Больше всего меня тронуло письмо матери из Белоруссии. Она привезла к нам свою четырехлетнюю дочь на лечение. Ребенок не говорил. Других признаков неврологического заболевания тоже было предостаточно. Что ж, поздновато, надо бы таких детей начинать лечить до года. Но взялись. У нашего лечащего врача привычка при введении инъекций приговаривать:

— Потерпи, доця, потерпи!

После обычных в нашей организации пяти сеансов лечения девочку увезли. Вроде никаких сдвигов. А на днях мама прислала сочувственную телеграмму и сообщила: девочка заговорила! Пока только одно слово произносит — «доця». Но внятно и с выражением.

Скажите, как после такой информации не выздороветь доктору? Это я о себе говорю.